Мне было всего пять с половиной лет, когда в нашу Сосновку пришло страшное известие. Началась война! А жили мы «на казарме» - между Сосновкой и Случайным. Семья наша на то время состояла из папы – Наумова Ивана Спиридоновича, мамы, Натальи Григорьевны, и пятерых детей – брата Виктора и нас, сестер, - Нины, Тони, Кати и меня, Вали. А всего у мамы с папой родилось 10 детей, и моя мама была матерью-героиней.
… Как-то вмиг мы, дети, все повзрослели, потому что забот и работ прибавилось. Я была старшей из сестер, а мама стала работать рядом с папой. Ведь всю молодежь с железной дороги призвали на фронт, пришлось их заменить женщинами-матерями и подростками.
Папа был мастером 9-го околотка (это перегон между Шимановском и станцией Петруши). На 24 км пути взрослых мужчин осталось всего четыре человека. Папа собрал всех, кого можно, в том числе и подростков, и сказал: «Будем помогать фронту!». И между всеми распределил обязанности путевых обходчиков. Моего брата Виктора (ему на тот момент было всего 9 лет) назначил бригадиром, своим помощником. А мне сказал: «Ты, дочка, будешь за старшую дома, вместо матери».
Так я стала нянькой для своих сестер и братьев, но не только для своих. Тетя Дуся Порядина поручила мне смотреть за ее двумя девочками (одной было три года, другой – пять месяцев). Тетя Мария Зеленина приносила смотреть своих троих детей (Ване три года, Маше два года и Володе полгода). Но мне нужно было не только играть с малыми детьми, укладывать их спать, но и, самое главное, накормить их. На казарме у нас не было больших огородов, выживать нам было сложно, поэтому мне приходилось иногда бегать в город к своим тетям – тете Паше Ротозеевой и тете Горпене Коневой.
Мамины сестры жили рядом, их мужья работали в депо, а тети вели хозяйство. Жили очень трудно и тяжело, так как у самих было по 5-6 детей. Но все равно они делились последним: то кусочек сахара, то картошки, то хлеба… И я скорей бежала домой поделиться, накормить тем, что удалось раздобыть. А меня тети кормили похлебкой, так как бегать мне приходилось за три километра до города. Только позже мы раскорчевали землю и появились свои овощи, понемногу стали разводить живность.
Этот отрезок времени помню и сейчас: с июня 41-го по май 42-го. Однажды бегу домой и мимоходом забегаю на пашню, а там обнаруживаю перемороженный гнилой картофель. Я так обрадовалась, стала собирать картофелины в подол… Голова моя с голоду закружилась, я упала на пашню и, видимо, от слабости уснула. А в девять часов вечера пришла мама с работы, меня нет, дети плачут и говорят, что я ушла к тетям за хлебушком. Переполоху было много. Меня нашли на пашне, когда уже было темно. Сил идти у меня не было никаких. Открыв глаза, я сказала маме: «Прости меня, мамочка, я так хотела накормить вас всех лепешками!». А она прижала меня к себе и плакала, плакала…
Родители приносили нам наш детский паек хлеба в 50 граммов, а мама пекла лепешки из зеленой травы, примешивая картофель. Суп варили с разными травами, которые собирали в лесу, а зимой для супа выискивали сухие листочки из сена. И не раз нам было плохо от таких супов. Потом брат Витя вместе с другими мальчишками стал вылавливать «евражек» - зверьков из нор. Вот я и стала варить их в большой кастрюле, а вся детвора ждала с нетерпением, когда же их накормят вкусным супом. Я наливала каждому бульон, давала тоненький пластик хлеба и учила, как надо есть, чтоб не сразу его съесть, а с супом. А потом подрастала лебеда, «курочки» - дары природы, которые так выручали нас. И рвали мы их не только себе, но и солдатам (это было нашей обязанностью).
А ночью, если была тревога (значит, где-то лопнул рельс), папа поднимал нас, старших, и мы шли менять его. И почему-то это случалось чаще всего ночью, когда так хотелось спать. В свои шесть лет я стояла на основном ограждении, тогда тормозной путь был 800 метров. Петарды ставили в шахматном порядке, отсчитывали 10 шпал и закрепляли петарду. Я зажигала свечу кремнием (спичек не было) и ставила ее в фонарь. И когда один раз проиграет рожок, я вставала, как часовой, и смотрела, не идет ли поезд. Как замечу, в рожок сыграю два длинных гудка. Если получаю ответ, тогда снимаю петарды, если нет – поезд надо тормозить. Вот так я и стала работать вместе с родителями в свои шесть лет.
А в школу пошла вместе с братом в 9 лет – это зимой, а летом – вновь работа.
Дети, подростки, работали по 8 часов, а наши родители – по16. Когда стали сажать большие огороды, держать коровку, свинью – работы у нас, детей, прибавилось. До часу дня мы должны были управиться дома, а потом бежать на пути. Зимой очищали пути от снега, летом – от балласта. А брат с подростками меняли шпалы, была установлена норма: на каждого – 9 шпал, это значило, мне надо было откопать 36 шпал. Это было так трудно, наши детские руки были все в кровавых мозолях. Мой папа, Иван Спиридонович, почетный железнодорожник, всегда нас подбадривал: «Ничего, крепитесь, ваши мозоли помогают фронту!». У меня сохранилась старая потертая фотография: на путях стоит бригада наших братьев-подростков, возвращающихся с работы.
… Постепенно жизнь налаживалась, мы крепли, подрастали, набирались житейской мудрости. Жили дружно, помогали во всем друг другу. Когда выросли, стали разлетаться из родительского дома, заводить свои семьи, к сожалению, не всем удалось выучиться – война помешала. Жаль, что наш папа так рано умер, в 1956 году его не стало, маме одной пришлось нас, десятерых, поднимать. Было всякое, но все пережили. Позднее мама часто говорила: «Не приведи, Господи, увидеть и пережить нашим правнукам то, что пережили наши дети в войну!».
Я часто встречаюсь с теми, кого нянчила в войну – Ниной и Марией Порядиными, живущими в Биробиджане, соберемся вместе и вспоминаем все пережитое. Я всю жизнь проработала в вагонном депо вместе с мужем Петром Ковалевым. Вырастили троих детей, всех выучили, и сейчас я спокойна за них. И пусть на мою долю выпало такое трудное детство, такие лишения и испытания, но, думая о своей жизни, я считаю, что она у меня удалась, и поэтому я - счастливый человек.
Валентина Ивановна Ковалева (бывшая Наумова)
