Два года назад мы объявили акцию "Дети войны". И пригласили наших читателей, чье детство и юность опалила война и кому пришлось вместе со страной перенести на своих хрупких плечиках все тяготы военного и послевоенного времени, рассказать о своем детстве. О своих родителях, дедушках и бабушках, благодаря мужеству и стойкости которых детям удалось выжить. Признательны всем тем, кто откликнулся: ваши рассказы о пережитом - самые искренние и самые правдивые свидетельства того времени. Сегодня мы публикуем воспоминания нашей землячки - Валентины Ермолаевны Пороховой.
И летят снегири через память мою…
Моя родина - это Мордовия, село Левжа Рузаевского района. Предвоенное село, как сохранила моя детская память, было большое, красивое, пролегало между лесопосадками. Очень много было фруктовых садов. Родилась я в простой крестьянской семье, мама Акулина Николаевна работала в колхозе бригадиром полеводческой бригады, а папа Ермолай Андреевич - председателем сельсовета. В семье подрастало трое детей - мой старший брат Борис и младшая сестренка Люда. Родителей дома мы практически не видели: с утра и до позднего вечера они были на работе. Но мы не были брошены и не ходили голодными: все в доме держалось на нашей бабушке Матрене, она по хозяйству управлялась, стирала нам, варила.
Мне было пять лет, как началась война. И хотя была я совсем небольшой, но цепкая детская память крепко держит в своих закоулках многие события той трагической поры. Хотя, конечно же, что- то помнится со слов моей мамы… Разразившуюся большую войну мы почувствовали с первых же дней. Ведь наше село находилось не так уж далеко от Москвы, всего 10-11 часов поездом. А от крупнейшего железнодорожного узла Рузаевка, ставшего в войну стратегически важной транспортной артерией, до нас было всего семь километров. Помнится, что в первые же месяцы войны через все село стали рыть окопы. После работы и учебы взрослые и дети шли на рытье окопов. И мы, малышня, были здесь же рядом. А когда по радио стали объявлять воздушную тревогу, мама брала нас в охапку, и мы бежали к этим окопам и падали на дно. Одна наша бабушка Матрена к воздушной тревоге относилась спокойно и оставалась дома. Говорила: "Все равно где умирать". Почти каждую ночь была тревога, но, слава Богу, до бомбежки села дело не дошло.
Чем ближе немцы подходили к Москве, тем тревожнее становилась и наша жизнь. Как говорили взрослые, немцам нужна была Рузаевка, через которую непрерывным потоком шли военные эшелоны. Поэтому ее берегли, как зеницу ока, и не подпускали близко немецкие самолеты. Ни один снаряд не упал даже рядом со станцией. Запомнился мне один интересный эпизод осенью 41-го: как-то раз все небо заполнили наши самолеты, всех жителей заставили зайти в свои дома. А мама сказала нам, что это летит все наше правительство в Куйбышев, а Сталин, как будто, остался в Москве. Ну, такие слухи ходили в народе.
Отец мой попал на фронт в числе первых, его забрали 2 августа 41-го. По-моему, служил он в кавалерии. А где-то через полгода почтальон принес в дом похоронку: "Ваш муж Учватов Ермолай Андреевич погиб в Смоленской области, деревня Старая Русса…". Эти похоронки помнятся мне до сих пор. Когда почтальонка шла с сумкой через плечо, все выходили на улицу, молча стояли и напряженно смотрели, как она приближалась к домам. Можно сказать, что ждали ее приближения с ужасом, ведь все чаще и чаще в наши дома приходило горе. В день - по нескольку похоронок. Тяжкая у нее была миссия… С низко опущенной головой подходила она к дому, если в сумке несла жуткую весть. Какой же плач стоял по деревне! Как же женщины плакали! Этот жуткий плач врезался мне в память навсегда. Все тогда собирались в доме у солдатки, теперь уже вдовы. И мы - за мамкиной юбкой. И пили чай, так поминали убитого. Водки ведь не было. Я помню, как принесли нам похоронку. Мама была дома, стирала. Но в дом почтальонка не зашла, наверное, не смогла. Женщины позвали: "Акулина, выйди!". Мама осталась вдовой в 32 года с тремя ребятишками на руках - 9 лет, 6 лет и младшенькой было три года.
А позже мама рассказывала, что когда они работали в поле и видели, как приближается верховой, то все выпрямлялись и напряженно ждали: ну, кому теперь повестка?! Кому отправляться на фронт? С раннего утра уходила она в поле… Хороших лошадей позабирали на фронт, остались самые плохенькие. И те не выдерживали, падали. Тогда бабы впрягались и тянули плуг. Надо было, во что бы то ни стало, но засеять все посевные площади. Мама вспоминала, что однажды на станцию Рузаевка привезли семенной фонд, а вывезти его было не на чем. И вот бабы, взвалив на плечи по мешку, несли зерно до нашего села. (Как они берегли семена! Ведь это была надежда на то, что по осени будет собран урожай, и в зиму не помрем с голоду). А было половодье, вокруг вода, и маме, как и всем, пришлось в лаптях идти по этой ледяной воде.
Пришла домой, стянула с себя мокрые лапти, портянки, а там - ноги красные-красные… Эта картина стоит до сих пор у меня в глазах.
… Стало голодно, мы все голодали. Хотя, надо заметить, что все-таки по осени маме давали кое-чего понемногу на трудодни. Но до осени еще надо было дожить… Одно было спасенье - наша коровка, поэтому в доме было хотя бы молоко. Но больше всего нам, ребятне, хотелось именно хлеба. Молока да с хлебом бы! Наша баба Матрена приспособилась печь вот такой хлеб: сушила березовый лист, перетирала, добавляла в него тертый картофель, жмых от зерна и сою. Вкус был жуткий и несъедобный, но что делать, есть ведь все равно хотелось. Я до сих пор не выношу запаха сои. А "тошнотики"?! От которых у нас у всех болели животы. По осени бабушка обязательно оставляла не выкопанными несколько рядов картошки. Чтобы по весне, когда уже совсем ничего не оставалось в погребах и сараях, накопать немного этой картошки, перемороженной и наполовину сгнившей, и сделать из нее драники. Все фруктовые сады во всем селе были повырублены - нужна была земля для посадки самого необходимого. Мы сажали 40 соток огорода, старались найти место для всего: для пшенички, проса, ржи, картошки. С обработкой огорода больше всего досталось бабушке. Но и мы подрастали, становились помощниками. С самого раннего детства были приучены к труду
Моя мама, мамочка… Сколько ж она хлебнула лиха! Была самая добрая, терпеливая и работящая. Так работала, на износ, но не съест сама причитающийся ей кусочек хлеба, а положит его под подушку, чтобы утром ребятки нашли. Вечером поздно придет с работы, постирает свое платьице, платочек и утром - опять их на себя. Не выдержав такой нагрузки, мама заболела тифом, ее положили в больницу. Заболела тифом и наша Людочка. Мы маме не сказали, что девочка померла, сами похоронили. А мама поправилась и вернулась к нам. Я часто думаю: как она смогла выстоять, выдержать?! Какая ж у них, у женщин того поколения, была сила духа!
И была битва за Москву…На подступах были сосредоточены большие людские силы, техника. Вся Рузаевка была забита эшелонами. Поэтому ее так берегли! К нашей деревне подтянули "катюши", и вся Левжа была запружена солдатами. Расквартированы они были по домам. Замученные, усталые… Приносили солому, застилали полы в домах. И так вповалку спали. А наши деревенские бабы топили бани, и солдаты мылись, устраивали себе праздник. Сердобольные солдатки отдавали им нижнее белье, оставшееся от мужей. Чтобы хоть как-то, да помочь своим защитникам… Очень много в селе было эвакуированных, особенно из Белоруссии. У нас в доме поселился дедушка с внуком-подростком Лешей, Шубины. Леша был сирота и его воспитывал дедушка. Жили они у нас очень долго, и даже после войны. Позже Лешку забрали в армию, дедушка умер… Как сложилась дальнейшая судьба этого парня - не знаю.
Рядом жила еврейская семья, беженцы из Гомеля - тетя Поля и ее два сына. Муж ее считался без вести пропавшим. И мне, девчонке, посчастливилось принести в эту семью добрую весть и вернуть счастье. Однажды, уже после окончания войны, меня останавливает какой-то незнакомый мужчина и говорит: "Девочка, не знаешь, где тут живут Яскевичи?". "Тетя Поля? Конечно, знаю, это рядом с нами. Пойдемте". Оказалось, это муж тети Поли нашелся и разыскал свою семью. Я такая гордая зашла к ним в дом первой и сказала эту новость. Сколько же было радости и слез счастья! Вскоре семья эта уехала в Крым. Остался в деревне только их старший сын, он уже успел жениться на нашей деревенской. Но позже и они уехали к родителям.
В 44-ом я пошла в школу. Одеть нечего. Ходили кто в чем. Мне мама из отцовской гимнастерки сшила платье для школы. И карман гимнастерки оказался как раз спереди, и я приспособилась туда ставить "чернилку". В школе учебник был только у учительницы, а писали мы на газетах и журналах. Чернила делали из сока свеклы, из сажи. "Чернилку" обязательно вешали на шею, чтобы зимой она не замерзала. А на ноги мы мотали полотняные обмотки из солдатских портянок. Обмотав, засовывали ноги в лапти. В деревне нашей был добрейшей души человек - дед Матвей. Сельская ребятня для него из липы драли лыко, и из него он нам плел лапти. А когда случалось половодье, он нам к лаптям приделывал деревяшки, чтобы детвора не мочила ноги. Светлая память ему, деду Матвею!
Вообще же, хочу сказать, доброта людская была безмерной. Я этого не забуду никогда! Как люди друг другу помогали пережить это лихолетье! Спичек в доме нет, глядь, у кого-то уже топится печка, мама посылает нас с плошкой за углями. А от нас еще кто-нибудь разжигал огонь… Если у кого-то появлялась соль, щепоточку непременно отсыпят соседям. Моя бабушка, если узнает, что у кого-то заболел ребенок, обязательно нальет кружку молока: "Валя, отнеси!". Повторюсь, доброта была безмерной. Мы, может быть, поэтому и выжили, что все помогали друг другу. А сейчас куда-то эта доброта пропала… Мою маму за ее доброе сердце все сельчане любили и уважали. После войны она была финагентом, а, значит, ей приходилось собирать с людей налоги. И она старалась не сразу с человека налог взять, а разделить его на части. Чтобы человеку было полегче его заплатить.
Мама нас всегда наставляла: "Дети, никогда не теряйте доброты!". Может, это материнская заповедь и помогла мне выжить, когда я оторвалась от родного дома.
Старший брат Борис, окончив школу с медалью, хотел поступать в летное, но по здоровью не прошел, поступил в ЖЭУ в Рузаевку. Я всю жизнь благодарна маме, она говорила: "Доченька, учись, учись…". И я послушалась и поступила в Саранское музыкальное училище. Четыре года получала пенсию по утере кормильца и стипендию. Маме отдавала пенсию, а на стипендию жила. Мне, как уезжала из дому, мама соберет молока, картошки, хлеба. На неделю хватало. Очень душевным человеком был наш директор училища Коваленко, который всячески помогал детям погибших фронтовиков.
А как мы все ждали День Победы! Запомнился этот день мне в подробностях. На тот момент в селе не работало радио. Поэтому позвонили в сельсовет: "Победа!". Новость в момент разнеслась по селу. Все выбежали на улицу, обнимали друг друга и плакали. А когда немного отошли от первой бури эмоций, стали петь и плясать. А потом взяли флаги и пошли от одного края деревни до другого. Затем все направились на кладбище. И хотя там не было могил наших погибших отцов и мужей, но все хотели помянуть их, хотя бы чисто символически. Это поистине святой день для всех нас!
Помню колонны немецких пленных, их вели через деревню наши конвоиры. Мне они не запомнились какими-то уж изможденными. Встречали их по-разному: кто-то камнем запустит, а кто-то картофелину вареную кинет или кусочек хлеба. Строили они в Саранске областную больницу. Там есть и могилы немецких пленных.
Мама так больше и не вышла замуж, хотя находились мужчины. Жила ради нас, детей своих. Говорила: "Я не могу изменить отцу и полюбить другого человека". У них с отцом была такая сильная любовь. Маму выдали замуж за богатого, но она любила папу, а он был бедный. И мама сбежала к нему прямо со свадьбы. Это судьба…
Окончив училище, по направлению в 55-ом году я приехала в Шимановск. Так что уже почти шесть десятков лет, как моя жизнь связана с этим городом. Переехали потом сюда и мой брат Борис, и моя мама. Мама прожила 78 лет, даря доброту своего великого сердца всей моей семье… В прошлые годы я постоянно ездила на свою малую родину, в свою деревню. Последний раз была 10 лет назад. Отстроили Левжу краше, чем была. Вся улицы заасфальтированы и все село газифицировано. На средства сельчан поставлен памятник всем погибшим землякам, очень хороший и красивый памятник. На нем высечены такие проникновенные строчки: "…И летят снегири, и летят снегири через память мою до рассвета".
… Я часто вспоминаю свое тяжелое детство, юность и моих самых родных людей. Вспоминаю своих ровесников, детство у которых украла война. С некоторыми из них мы встречались в родном селе. И встречи эти бывали такими теплыми, как с самыми родными людьми… И каждый раз я думаю, что кем бы в жизни мы ни стали, но всех нас, детей войны, объединяют общие человеческие достоинства. Мы все с малых лет были приучены к труду, наше поколение - это великие трудяги. Став взрослыми, каждый добросовестно трудился на своем месте, большом или малом. Очень верные друзья, искренне преданны своей дружбе. Всегда готовы прийти на помощь и поддержать. Доверчивы по жизни, ведь в нашем детстве мы не знали, что такое обмануть. И очень ранимы, ведь наши души опалены войной, поэтому мы так обостренно воспринимаем все происходящее вокруг.
Моя родина - это Мордовия, село Левжа Рузаевского района. Предвоенное село, как сохранила моя детская память, было большое, красивое, пролегало между лесопосадками. Очень много было фруктовых садов. Родилась я в простой крестьянской семье, мама Акулина Николаевна работала в колхозе бригадиром полеводческой бригады, а папа Ермолай Андреевич - председателем сельсовета. В семье подрастало трое детей - мой старший брат Борис и младшая сестренка Люда. Родителей дома мы практически не видели: с утра и до позднего вечера они были на работе. Но мы не были брошены и не ходили голодными: все в доме держалось на нашей бабушке Матрене, она по хозяйству управлялась, стирала нам, варила.
Мне было пять лет, как началась война. И хотя была я совсем небольшой, но цепкая детская память крепко держит в своих закоулках многие события той трагической поры. Хотя, конечно же, что- то помнится со слов моей мамы… Разразившуюся большую войну мы почувствовали с первых же дней. Ведь наше село находилось не так уж далеко от Москвы, всего 10-11 часов поездом. А от крупнейшего железнодорожного узла Рузаевка, ставшего в войну стратегически важной транспортной артерией, до нас было всего семь километров. Помнится, что в первые же месяцы войны через все село стали рыть окопы. После работы и учебы взрослые и дети шли на рытье окопов. И мы, малышня, были здесь же рядом. А когда по радио стали объявлять воздушную тревогу, мама брала нас в охапку, и мы бежали к этим окопам и падали на дно. Одна наша бабушка Матрена к воздушной тревоге относилась спокойно и оставалась дома. Говорила: "Все равно где умирать". Почти каждую ночь была тревога, но, слава Богу, до бомбежки села дело не дошло.
Чем ближе немцы подходили к Москве, тем тревожнее становилась и наша жизнь. Как говорили взрослые, немцам нужна была Рузаевка, через которую непрерывным потоком шли военные эшелоны. Поэтому ее берегли, как зеницу ока, и не подпускали близко немецкие самолеты. Ни один снаряд не упал даже рядом со станцией. Запомнился мне один интересный эпизод осенью 41-го: как-то раз все небо заполнили наши самолеты, всех жителей заставили зайти в свои дома. А мама сказала нам, что это летит все наше правительство в Куйбышев, а Сталин, как будто, остался в Москве. Ну, такие слухи ходили в народе.
Отец мой попал на фронт в числе первых, его забрали 2 августа 41-го. По-моему, служил он в кавалерии. А где-то через полгода почтальон принес в дом похоронку: "Ваш муж Учватов Ермолай Андреевич погиб в Смоленской области, деревня Старая Русса…". Эти похоронки помнятся мне до сих пор. Когда почтальонка шла с сумкой через плечо, все выходили на улицу, молча стояли и напряженно смотрели, как она приближалась к домам. Можно сказать, что ждали ее приближения с ужасом, ведь все чаще и чаще в наши дома приходило горе. В день - по нескольку похоронок. Тяжкая у нее была миссия… С низко опущенной головой подходила она к дому, если в сумке несла жуткую весть. Какой же плач стоял по деревне! Как же женщины плакали! Этот жуткий плач врезался мне в память навсегда. Все тогда собирались в доме у солдатки, теперь уже вдовы. И мы - за мамкиной юбкой. И пили чай, так поминали убитого. Водки ведь не было. Я помню, как принесли нам похоронку. Мама была дома, стирала. Но в дом почтальонка не зашла, наверное, не смогла. Женщины позвали: "Акулина, выйди!". Мама осталась вдовой в 32 года с тремя ребятишками на руках - 9 лет, 6 лет и младшенькой было три года.
А позже мама рассказывала, что когда они работали в поле и видели, как приближается верховой, то все выпрямлялись и напряженно ждали: ну, кому теперь повестка?! Кому отправляться на фронт? С раннего утра уходила она в поле… Хороших лошадей позабирали на фронт, остались самые плохенькие. И те не выдерживали, падали. Тогда бабы впрягались и тянули плуг. Надо было, во что бы то ни стало, но засеять все посевные площади. Мама вспоминала, что однажды на станцию Рузаевка привезли семенной фонд, а вывезти его было не на чем. И вот бабы, взвалив на плечи по мешку, несли зерно до нашего села. (Как они берегли семена! Ведь это была надежда на то, что по осени будет собран урожай, и в зиму не помрем с голоду). А было половодье, вокруг вода, и маме, как и всем, пришлось в лаптях идти по этой ледяной воде.
Пришла домой, стянула с себя мокрые лапти, портянки, а там - ноги красные-красные… Эта картина стоит до сих пор у меня в глазах.
… Стало голодно, мы все голодали. Хотя, надо заметить, что все-таки по осени маме давали кое-чего понемногу на трудодни. Но до осени еще надо было дожить… Одно было спасенье - наша коровка, поэтому в доме было хотя бы молоко. Но больше всего нам, ребятне, хотелось именно хлеба. Молока да с хлебом бы! Наша баба Матрена приспособилась печь вот такой хлеб: сушила березовый лист, перетирала, добавляла в него тертый картофель, жмых от зерна и сою. Вкус был жуткий и несъедобный, но что делать, есть ведь все равно хотелось. Я до сих пор не выношу запаха сои. А "тошнотики"?! От которых у нас у всех болели животы. По осени бабушка обязательно оставляла не выкопанными несколько рядов картошки. Чтобы по весне, когда уже совсем ничего не оставалось в погребах и сараях, накопать немного этой картошки, перемороженной и наполовину сгнившей, и сделать из нее драники. Все фруктовые сады во всем селе были повырублены - нужна была земля для посадки самого необходимого. Мы сажали 40 соток огорода, старались найти место для всего: для пшенички, проса, ржи, картошки. С обработкой огорода больше всего досталось бабушке. Но и мы подрастали, становились помощниками. С самого раннего детства были приучены к труду
Моя мама, мамочка… Сколько ж она хлебнула лиха! Была самая добрая, терпеливая и работящая. Так работала, на износ, но не съест сама причитающийся ей кусочек хлеба, а положит его под подушку, чтобы утром ребятки нашли. Вечером поздно придет с работы, постирает свое платьице, платочек и утром - опять их на себя. Не выдержав такой нагрузки, мама заболела тифом, ее положили в больницу. Заболела тифом и наша Людочка. Мы маме не сказали, что девочка померла, сами похоронили. А мама поправилась и вернулась к нам. Я часто думаю: как она смогла выстоять, выдержать?! Какая ж у них, у женщин того поколения, была сила духа!
И была битва за Москву…На подступах были сосредоточены большие людские силы, техника. Вся Рузаевка была забита эшелонами. Поэтому ее так берегли! К нашей деревне подтянули "катюши", и вся Левжа была запружена солдатами. Расквартированы они были по домам. Замученные, усталые… Приносили солому, застилали полы в домах. И так вповалку спали. А наши деревенские бабы топили бани, и солдаты мылись, устраивали себе праздник. Сердобольные солдатки отдавали им нижнее белье, оставшееся от мужей. Чтобы хоть как-то, да помочь своим защитникам… Очень много в селе было эвакуированных, особенно из Белоруссии. У нас в доме поселился дедушка с внуком-подростком Лешей, Шубины. Леша был сирота и его воспитывал дедушка. Жили они у нас очень долго, и даже после войны. Позже Лешку забрали в армию, дедушка умер… Как сложилась дальнейшая судьба этого парня - не знаю.
Рядом жила еврейская семья, беженцы из Гомеля - тетя Поля и ее два сына. Муж ее считался без вести пропавшим. И мне, девчонке, посчастливилось принести в эту семью добрую весть и вернуть счастье. Однажды, уже после окончания войны, меня останавливает какой-то незнакомый мужчина и говорит: "Девочка, не знаешь, где тут живут Яскевичи?". "Тетя Поля? Конечно, знаю, это рядом с нами. Пойдемте". Оказалось, это муж тети Поли нашелся и разыскал свою семью. Я такая гордая зашла к ним в дом первой и сказала эту новость. Сколько же было радости и слез счастья! Вскоре семья эта уехала в Крым. Остался в деревне только их старший сын, он уже успел жениться на нашей деревенской. Но позже и они уехали к родителям.
В 44-ом я пошла в школу. Одеть нечего. Ходили кто в чем. Мне мама из отцовской гимнастерки сшила платье для школы. И карман гимнастерки оказался как раз спереди, и я приспособилась туда ставить "чернилку". В школе учебник был только у учительницы, а писали мы на газетах и журналах. Чернила делали из сока свеклы, из сажи. "Чернилку" обязательно вешали на шею, чтобы зимой она не замерзала. А на ноги мы мотали полотняные обмотки из солдатских портянок. Обмотав, засовывали ноги в лапти. В деревне нашей был добрейшей души человек - дед Матвей. Сельская ребятня для него из липы драли лыко, и из него он нам плел лапти. А когда случалось половодье, он нам к лаптям приделывал деревяшки, чтобы детвора не мочила ноги. Светлая память ему, деду Матвею!
Вообще же, хочу сказать, доброта людская была безмерной. Я этого не забуду никогда! Как люди друг другу помогали пережить это лихолетье! Спичек в доме нет, глядь, у кого-то уже топится печка, мама посылает нас с плошкой за углями. А от нас еще кто-нибудь разжигал огонь… Если у кого-то появлялась соль, щепоточку непременно отсыпят соседям. Моя бабушка, если узнает, что у кого-то заболел ребенок, обязательно нальет кружку молока: "Валя, отнеси!". Повторюсь, доброта была безмерной. Мы, может быть, поэтому и выжили, что все помогали друг другу. А сейчас куда-то эта доброта пропала… Мою маму за ее доброе сердце все сельчане любили и уважали. После войны она была финагентом, а, значит, ей приходилось собирать с людей налоги. И она старалась не сразу с человека налог взять, а разделить его на части. Чтобы человеку было полегче его заплатить.
Мама нас всегда наставляла: "Дети, никогда не теряйте доброты!". Может, это материнская заповедь и помогла мне выжить, когда я оторвалась от родного дома.
Старший брат Борис, окончив школу с медалью, хотел поступать в летное, но по здоровью не прошел, поступил в ЖЭУ в Рузаевку. Я всю жизнь благодарна маме, она говорила: "Доченька, учись, учись…". И я послушалась и поступила в Саранское музыкальное училище. Четыре года получала пенсию по утере кормильца и стипендию. Маме отдавала пенсию, а на стипендию жила. Мне, как уезжала из дому, мама соберет молока, картошки, хлеба. На неделю хватало. Очень душевным человеком был наш директор училища Коваленко, который всячески помогал детям погибших фронтовиков.
А как мы все ждали День Победы! Запомнился этот день мне в подробностях. На тот момент в селе не работало радио. Поэтому позвонили в сельсовет: "Победа!". Новость в момент разнеслась по селу. Все выбежали на улицу, обнимали друг друга и плакали. А когда немного отошли от первой бури эмоций, стали петь и плясать. А потом взяли флаги и пошли от одного края деревни до другого. Затем все направились на кладбище. И хотя там не было могил наших погибших отцов и мужей, но все хотели помянуть их, хотя бы чисто символически. Это поистине святой день для всех нас!
Помню колонны немецких пленных, их вели через деревню наши конвоиры. Мне они не запомнились какими-то уж изможденными. Встречали их по-разному: кто-то камнем запустит, а кто-то картофелину вареную кинет или кусочек хлеба. Строили они в Саранске областную больницу. Там есть и могилы немецких пленных.
Мама так больше и не вышла замуж, хотя находились мужчины. Жила ради нас, детей своих. Говорила: "Я не могу изменить отцу и полюбить другого человека". У них с отцом была такая сильная любовь. Маму выдали замуж за богатого, но она любила папу, а он был бедный. И мама сбежала к нему прямо со свадьбы. Это судьба…
Окончив училище, по направлению в 55-ом году я приехала в Шимановск. Так что уже почти шесть десятков лет, как моя жизнь связана с этим городом. Переехали потом сюда и мой брат Борис, и моя мама. Мама прожила 78 лет, даря доброту своего великого сердца всей моей семье… В прошлые годы я постоянно ездила на свою малую родину, в свою деревню. Последний раз была 10 лет назад. Отстроили Левжу краше, чем была. Вся улицы заасфальтированы и все село газифицировано. На средства сельчан поставлен памятник всем погибшим землякам, очень хороший и красивый памятник. На нем высечены такие проникновенные строчки: "…И летят снегири, и летят снегири через память мою до рассвета".
… Я часто вспоминаю свое тяжелое детство, юность и моих самых родных людей. Вспоминаю своих ровесников, детство у которых украла война. С некоторыми из них мы встречались в родном селе. И встречи эти бывали такими теплыми, как с самыми родными людьми… И каждый раз я думаю, что кем бы в жизни мы ни стали, но всех нас, детей войны, объединяют общие человеческие достоинства. Мы все с малых лет были приучены к труду, наше поколение - это великие трудяги. Став взрослыми, каждый добросовестно трудился на своем месте, большом или малом. Очень верные друзья, искренне преданны своей дружбе. Всегда готовы прийти на помощь и поддержать. Доверчивы по жизни, ведь в нашем детстве мы не знали, что такое обмануть. И очень ранимы, ведь наши души опалены войной, поэтому мы так обостренно воспринимаем все происходящее вокруг. 
